Айзек Азимов - Роботы утренней зари [ Сборник]

— Нет, пожалуйста, не думайте делать такого. Аврора тоже имеет корабли, и я уверена, что ваш под наблюдением.

— Тут некоторая разница, Глэдия. Я сильно сомневаюсь, что Аврора захочет развязать войну из-за вас. Но, с другой стороны, Бейлимир должен быть вполне готов к этому.

— Наверняка нет. Я бы не хотел, чтобы ваш мир начал войну из-за меня. Да и зачем ему это? Потому что я была другом вашего предка?

— Не только. Я не думаю, чтобы кто-нибудь верил, что вы были этим другом, ваша пра-пра-прабабушка — может быть, ноне вы. Даже я не верю, что это были вы.

— Вы знаете, что это была я.

— Разумеется, да, но эмоционально я нахожу это невозможным. Это было два столетия назад.

Глэдия покачала головой:

— У вас точка зрения короткоживущего.

— Наверное, как у всех нас, но дело не в этом. Вы важны для Бейлимира из-за речи, которую вы выдали. Вы — героиня, и все скажут, что вас необходимо представить на Земле. И ничто не должно помешать этому.

— Представить?

Глэдия встревожилась:

— С полной церемонией?

— С самой полной.

— Но почему это настолько важно, что можно решиться на войну?

— Вряд ли я смогу объяснить это космониту. Земля — особый мир, где человеческие существа стали личностями, где они эволюционировали, развивались и жили в полном окружении другой жизни. У нас на Бейлимире есть деревья, есть насекомые, но на Земле такое изобилие деревьев и насекомых, какого нет ни на одном известном мне мире. Наши миры — имитация, бледная имитация. Они не существуют и не могут существовать без разума, культуры и духовной силы, которую получают от Земли.

— Космониты держатся прямо противоположного мнения о Земле. Когда мы упоминаем о ней — что редко делаем — то говорим, что это мир варварский и загнивающий.

Д.Ж. вспыхнул:

— Вот почему Внешние Миры все время слабеют. Как я уже говорил, вы вроде растений, утративших корни, вроде животных с вырезанным сердцем.

— Ладно, я сама посмотрю на Землю, а сейчас мне надо идти. Пожалуйста, чувствуйте здесь себя, как дома, пока я не вернусь.

Она быстро подошла к двери, но остановилась и повернулась.

— В этом доме, да и нище на Авроре, нет спиртного, табака, алкалоидных стимуляторов и вообще ничего такого.

ДЖ угрюмо усмехнулся:

— Мы, поселенцы, знаем об этом. Ваш народ — такие пуритане.

— Вовсе не пуритане, — недовольно возразила Глэдия. — Тридцать-сорок десятилетий надо было чем-то оплатить. Это только один из путей. Не думаете ли вы, что эту жизнь дала нам магия?

— Ладно, я приналягу на полезные фруктовые соки и оздоровляющий эрзац-кофе, и от меня будет пахнуть цветами.

— Вы обнаружите большой запас таких вещей, — холодно сказала Глэдия, — а когда вернетесь на свой корабль, смажете компенсировать все это, из-за отсутствия чего сейчас будете страдать.

— Я буду страдать только из-за вашего отсутствия, мадам, — серьезно сказал капитан.

Глэдия невольно улыбнулась:

— Вы неисправимый лжец, капитан. Я вернусь. Дэниел, Жискар, пошли!

Глэдия напряженно сидела в кабинете Амадейро. За много десятилетий она видела Амадейро только издали или на видеоэкране, и в таких случаях имела обыкновение отворачиваться. Она помнила его только как главного врага Фастольфа, и вот сейчас впервые оказалась в одной комнате с ним, лицом к лицу, и заставила свое лицо застыть в полной неподвижности и невыразительности, чтобы ее ненависть не вырвалась наружу. Хотя она и Амадейро были в комнате одни, как живые люди, здесь присутствовала, по крайней мере, дюжина членов правительства, даже сам Председатель, но в голографическом изображении. Подия узнала Председателя и многих других, но не всех. Это было неприятное испытание. Вроде бы на Солярии видеть такие изображения было делом обычным, и она привыкла к этому, когда была девушкой, но вспоминала теперь об этом с отвращением. Она делала усилия, чтобы говорить ясно, без драматизма и сжато. Ей задавали вопросы, и она отвечала как можно короче, по существу, не связывая суть с вежливостью.

Председатель слушал бесстрастно, а другие подражали ему; Он был явно стар — Председатели всегда были самыми старыми, потому что обычно достигали этого положения лишь на склоне лет. У него было длинное лицо, все еще густые волосы и нависшие брови. Голос его был медоточивым, но отнюдь недружелюбным. Когда Глэдия замолчала, он сказал:

— Значит, вы предполагаете, что соляриане свели понятие «человек» до узкого смысла «солярианин»?

— Я ничего не предполагаю, мистер Председатель. Просто никто не мог найти другого объяснения происшедшему.

— Вы знаете, мадам Глэдия, что за всю историю роботехники ни один робот не конструировался с узким определением «человека»?

— Я не роботехник, мистер Председатель, и ничего не понимаю в математике позитронных путей. Раз вы говорите, что этого никогда не делалось, я, конечно, принимаю это. Я также не знаю и не могу сказать, что если что-то никогда не делалось раньше, то оно не может быть сделано в будущем.

Ее взгляд никогда не был таким открытым и невинным, как сейчас, и Председатель покраснел:

— Сузить определение теоретически возможно, но это просто немыслимо.

Глэдия ответила, глядя на свои руки, спокойно лежавшие на коленях:

— Люди иногда думают об очень странных вещах.

Председатель сменил тему:

— Аврорский корабль был уничтожен. Как вы это объясните?

— Я не присутствовала при этом, Председатель. Я не знаю, что случилось, и не могу объяснить это.

— Вы были на Солярии, и вы уроженка этой планеты. Складывая ваш недавний опыт с прежним фоном, что вы могли бы сказать о случившемся?

Председатель заметно терял терпение.

— Если я должна догадываться, то я бы сказала, что ваш военный корабль был взорван с помощью портативного военного усилителя, подобного тому, от которого чуть не погиб поселенческий корабль.

— Вам не приходило в голову, что эти два случая различны? Водном поселенческий корабль вторгся на Солярию с целью конфискации солярианских роботов, а в другом — аврорское судно пришло защищать планету-сестру.

— Я могу только предполагать, мистер Председатель, что надзиратели — гуманоидные роботы, оставленные охранять планету, — не были достаточно инструктированы, чтобы понимать эту разницу.

Председатель выглядел оскорбленным:

— Не может быть, чтобы их не инструктировали видеть разницу между поселенцами и братьями-космонитами.

— Наверное, не может быть, если вы так говорите, мистер Председатель. Тем не менее, если единственное определение человека — это его физический облик и умение говорить по-соляриански, могли не подпасть под определение «человека» в глазах надзирателя.